Ольга Лукичева. ШУТКА. Рассказ

— Чего ты здесь делаешь? 

Надёна и без ответа видела, что отец разбрасывает шлак по дороге напротив их нового, красивого, нежно-голубого дома. Но ей надо было услышать голос отца, хотя сама она и не осознавала этой своей потребности. 

Сегодня папа еще не говорил с Надёнкой. Он ушел на работу рано утром. Надя и не видела, когда. 

А после садика девочка заигралась с Томой из соседнего двора. У той была целая куча всяких пузырьков. Надюшка и свои притащила. Девочки увлеклись, разливая в них разноцветную воду, которая тут же превращалась в духи и одеколоны. Бутылочки постепенно заполняли прилавок, которым служил понарошку ящик из-под овощей. Выбор получался богатым — и «Шипр», и «Красная Москва», и «Огуречный лосьон», и даже великолепная гроздь винограда — бывшие духи Томиной мамы. 

После всех приготовлений девочки попеременно стали занимать места покупателя и продавца, то продавая, то покупая — по очереди — весь ассортимент. 
Затем из Томиного окна вкусно запахло чесноком, и Надёна вспомнила, что хочет есть.

Тогда-то, по дороге домой, она и увидела отца. 
Подошла. Встала немного в сторонке. Спросила: 
— Чего ты здесь делаешь? 
— Дорогу. 
— Зачем? 
— Чтобы было удобно ездить машинам. 
— Почему ты один ее делаешь? Никто, что ли, не хочет помогать? 
— Давай, я закончу, и тогда поговорим. Ладно? 
— Ладно. 

Дома Надёна первым делом спросила мать об отцовском занятии. Та, уставшая за день, ответила первое, что пришло на ум: 
— Ты не слушаешь, балуешься, капризничаешь. Вот папа и ушел. 
Девочка насторожилась: 
— Как это ушел? 
— Нашел себе другую дочку, послушную. 

Такого поворота событий четырехлетняя Надюшкина душа не могла осилить. Молча повернувшись к выходу, девочка выскользнула из двери и бегом бросилась к отцу. Так же молча она стала толкать его к дому. 

Поскольку ростом Надя была много меньше отца, получалось, что ее кулачки упирались в отцовские ноги. Тот не понял, что произошло: 
— Чего ты? Чего? 
Надя не отвечала, изо всех сил подталкивая отца под коленки и пряча от него лицо. 

Несколько секунд потребовалось отцу, чтобы развернуться к дочке. Выражение личика девочки было самым суровым. В глазах, готовых брызнуть слезами, застыла тревога. 
Отец перепугался, решив, что случилось несчастье. Ринулся в дом. Надёнка, не отставая, бежала за ним. И лишь на кухне, обхватив, как только могла крепко отцовские ноги, разрыдалась, не давая ему ничего спросить: 

— Ты зачем ушел от нас к другой дочке? Я хорошая. Я буду слушаться, папочка! Я никогда не буду капризничать! Не уходи!.. 

Мать стояла в стороне, закусив губу и качая головой: 
— Вот дура-то я… Ну, кто бы мог подумать… Доченька, да я же пошутила! Папа никуда и не думал уходить! 
Мать гладила Надюшку по голове, по плечам, и плакала вместе с дочкой. 

А девочка, немного успокоившись, взобралась на отцовские колени, и затихла под сильными и добрыми руками, изредка всхлипывая от чувств, переполнивших всю ее маленькую душу. 

«Папа — мой! И — Женин! И никакой другой дочки нет. И папа будет всегда качать меня на ноге». 
— Папа! Ты меня покачаешь на ноге? 
— Конечно, глупенькая моя. 
— Только завтра покачай. Сегодня я так посижу. 

Какое-то время сидели они — отец и дочь — слившись в одно родное существо. 
Солнце садилось в красное небо. Девочка этого уже не видела. Она мирно посапывала, уткнувшись носом в отцовскую рубашку.