Сухая земля
утекала сквозь пальцы.
«Интересно, это земля или пыль? Когда машина идет, то пыль. А если на днях вот дождик побрызгал, то земля. Что ли земля — это пыль?»
— Смотри, Танька! Смотри, какое солнце!
«Интересно, это земля или пыль? Когда машина идет, то пыль. А если на днях вот дождик побрызгал, то земля. Что ли земля — это пыль?»
— Смотри, Танька! Смотри, какое солнце!
Какое?
Теплое! Вон, прогрело старенькое ситцевое платьишко до спины, даже косточкам
жарко.
Подружка, Люда, — вот надоеда! — не отставала:
— Танька! Да смотри ты скорее! Такое большущее!
Подружка, Люда, — вот надоеда! — не отставала:
— Танька! Да смотри ты скорее! Такое большущее!
Последние
слова, а главное, тон — восхищенный, — оказались решающими. Девочка поднялась с
земли, отряхнула коленки и трусики, развернулась туда, куда указывала Люда, и
застыла в изумлении.
Зрелище было необыкновенным! Она
никогда-никогда, за все свои пять лет, не видела такого солнца. Большущее — не
то слово. Это собака может быть большущей, или вот еще про Таньку бабушка так
говорит, когда долго не приезжает-не приезжает,
а потом вдруг приедет: «какая ты, внучка, стала большущая!»
А солнце было даже не большущим.
Оно было просто громадным! Величиной с ужасно большой дом. Солнце стояло прямо над дяди Васиным домом, и было его в тысячу раз
больше! Или в сто. Ну, в общем, если поставить на дяди Васин дом еще один дяди
Васин дом, и еще один сверху, да еще с каждой стороны столько же, то как раз и солнце получится.
Думаете дяди Васин дом маленький? А вот и нет. Он, знаете, какой большой? Ого!
Девочка долго бы еще смотрела на солнце, очарованная его величием, да подружка окликнула:
Думаете дяди Васин дом маленький? А вот и нет. Он, знаете, какой большой? Ого!
Девочка долго бы еще смотрела на солнце, очарованная его величием, да подружка окликнула:
— Тань, ну давай играть, а-то
мамка скоро позовёт…
Тень от дяди
Васиного дома растянулась по земле
длинной змеей и достигла Танюшкиных сандаликов. Пришла Людина мама и забрала
девочек с собой. Танюшка очень старалась поспевать за тетей Нюрой, так
старалась, что даже коленку разбила, споткнувшись о какую-то корягу. Хотела
дать привычно
рёву, да забыла, увидев вдруг, что солнышко на горизонте стало
маленьким. Оттого, что оно сначала побольшèло, а потом снова поменьшèло, на душе у девочки стало немножко тревожно,
однако мамины клёцки тревогу быстро развеяли.
***
Назавтра в садике только и
разговору было, что про необычное облако. Толком никто не мог описать его, но
все — и дети, и взрослые, спрашивали друг у друга — взрослые у взрослых, а
дети, в подражание взрослым, у детей:
— Вы видели облако?
— Вы видели?…
— Видели?…
— Вы видели облако?
— Вы видели?…
— Видели?…
Танюшка облака не видела, и потому
стеснительно молчала. Вот если бы сказали: «Вы видели солнце?», тут она бы
рассказала, какое оно было большое и красивое!
А Оля Павлова знала про облако
больше всех в садике. Она гордо рассказывала желающим послушать, что вместе с
папой и мамой была на пляже, когда прилетело это облако. Там, на пляже, еще
были люди. Только, жаль, мало. Облако было не такое, и его все заметили. И
плыло оно совсем низко над головами. А потом исчезло.
И все завидовали Оле. И всем представлялось, что это они были там, на пляже.
И все завидовали Оле. И всем представлялось, что это они были там, на пляже.
***
После тех событий прошел год, а
может, и побольше,
— кто считает годы, когда ходит в детский сад? Танюшка их точно не считала.
Однажды за ужином детям раздали
шоколадные конфеты. Конечно, все обрадовались! Это тебе не каша какая-нибудь, и
даже не пончики!
На красивых голубых фантиках бал
нарисован пароход. Танюшка видела такие конфеты в магазине, и знала, что они
называются «Балтика». Только никогда прежде не пробовала. Мама покупала обычно
«Премьеру» или «Орион» — подушечки. Девочка уже развернула заветную обертку,
когда услышала:
— Ребята! Вы помните Олю Павлову?
Все закричали:
— Да!
Воспитательница споткнулась на полуслове, помолчала, потом опять начала говорить:
— Ребята! Вы помните Олю Павлову?
Все закричали:
— Да!
Воспитательница споткнулась на полуслове, помолчала, потом опять начала говорить:
— Ребята, Оли Павловой больше нет.
Эти конфеты принесла ее мама, чтобы вы их скушали и вспомнили Олю… И никогда не
забывали свою подружку.
«Балтика» отправилась в рот по частям. Сначала — шоколад с боков, потом серединка. Конфета оказалась незнакомого, волшебного вкуса, потому быстро закончилась. Вторую Танюша решила отнести сестренке. Когда детей выпустили из-за стола, девочка крепко зажала подарок в руке, чтобы никто не отнял…
«Балтика» отправилась в рот по частям. Сначала — шоколад с боков, потом серединка. Конфета оказалась незнакомого, волшебного вкуса, потому быстро закончилась. Вторую Танюша решила отнести сестренке. Когда детей выпустили из-за стола, девочка крепко зажала подарок в руке, чтобы никто не отнял…
Всех уже забрали домой. Таня слонялась вдоль забора,
выглядывая сестру. Воспитательница с нянечкой шушукались у ворот.
Сегодня дети, и Таня тоже, услышали новое слово — «белокровие». Это воспитательница рассказывала всем родителям про Олю Павлову, и про белокровие. И еще — про облако. Про то облако.
Когда за Танюшкой пришла Галя, уже начинало темнеть. «Балтика» в ладошке совсем растаяла. Девочки съели ее пополам. Олю Павлову было жалко, а конфетка всё равно была вкусная, хоть и сплющилась вся.
Сегодня дети, и Таня тоже, услышали новое слово — «белокровие». Это воспитательница рассказывала всем родителям про Олю Павлову, и про белокровие. И еще — про облако. Про то облако.
Когда за Танюшкой пришла Галя, уже начинало темнеть. «Балтика» в ладошке совсем растаяла. Девочки съели ее пополам. Олю Павлову было жалко, а конфетка всё равно была вкусная, хоть и сплющилась вся.
***
Еще через год Таня пошла в школу…
…Однажды мама вернулась домой позднее обычного, и не стала возиться на кухне с кастрюлями, как это бывало всегда. Они с Таниным папой ушли во двор. Секретничают, значит.
Ну и что? Весной окошки уже тоненькие, все слышно. Вот девочка и услыхала, что умерли все, кто попал под то облако. Все, кто был тогда на пляже. Сегодня хоронили Надежду Петровну, последнюю.
***
…Однажды мама вернулась домой позднее обычного, и не стала возиться на кухне с кастрюлями, как это бывало всегда. Они с Таниным папой ушли во двор. Секретничают, значит.
Ну и что? Весной окошки уже тоненькие, все слышно. Вот девочка и услыхала, что умерли все, кто попал под то облако. Все, кто был тогда на пляже. Сегодня хоронили Надежду Петровну, последнюю.
***
Пельмени, приготовленные, как
положено: свинина пополам с говядиной, и
только что сваренные, дымились на тарелке. Сверху — ложка густой сметаны.
Танюшка уплетала их за обе щеки: проголодалась в дороге. Остались в прошлом рассказы о челябинской родне, и о том, как удивились они, увидев выросшую и похорошевшую Танюшку, и всё не верили, что ей уже пятнадцать: «Ты же ещё вчера была маленькой!»
Танюшка уплетала их за обе щеки: проголодалась в дороге. Остались в прошлом рассказы о челябинской родне, и о том, как удивились они, увидев выросшую и похорошевшую Танюшку, и всё не верили, что ей уже пятнадцать: «Ты же ещё вчера была маленькой!»
На очередном пельмене Таня
вспомнила о мальчишке из поезда.
— Мам, оказывается, в Кыштыме был взрыв.
— Когда?
— Давно. Там цех взорвался.
— Откуда ты знаешь?
— Со мной пацан один ехал, из Кыштыма. Его мать была в этом цехе во время взрыва. Она много лет болеет. Белокровием. А лекарства нет. Тот мальчишка ездит за ним в Свердловск. Говорит, если вовремя не приедет — она умрет.
— Он так и говорил, что у мамы белокровие из-за взрыва?
— Ну да.
— Что же это за цех такой?
Таня пожала плечами: не знаю.
***
— Мам, оказывается, в Кыштыме был взрыв.
— Когда?
— Давно. Там цех взорвался.
— Откуда ты знаешь?
— Со мной пацан один ехал, из Кыштыма. Его мать была в этом цехе во время взрыва. Она много лет болеет. Белокровием. А лекарства нет. Тот мальчишка ездит за ним в Свердловск. Говорит, если вовремя не приедет — она умрет.
— Он так и говорил, что у мамы белокровие из-за взрыва?
— Ну да.
— Что же это за цех такой?
Таня пожала плечами: не знаю.
***
— Майя Ивановна! Гляньте, какую мы
сегодня карту получили. Смотрите-ка, из двух зон экологической катастрофы в
области одна — наша. И если о нижнетагильской написано:
«частично уничтожен генофонд животного и растительного мира», то о нашей — те
же слова уже без «частично».
Почти слепые глаза старой
учительницы внимательно и жадно вглядывались в карту поверх толстых очков.
— Видите этот «язык», Майя Ивановна? Это след от аварии на «Маяке». Вот в «языке» — Каменск-Уральский, Богданович, а вот и нашКамышлов.
Майя Ивановна какое-то время молчала, потом выдавила из себя:
— Видите этот «язык», Майя Ивановна? Это след от аварии на «Маяке». Вот в «языке» — Каменск-Уральский, Богданович, а вот и нашКамышлов.
Майя Ивановна какое-то время молчала, потом выдавила из себя:
— Так ведь, Татьяна Васильевна,
ничего удивительного. Велик ли у нас двор: восемь человек. Из них шесть — раковые
больные.
— А у нас велик ли двор? Два человека. И оба…
— А у нас велик ли двор? Два человека. И оба…
Комментариев нет:
Отправить комментарий