суббота, 16 февраля 2013 г.

ПОЛК В БОЮ 26 ИЮНЯ [1941 ГОДА]. Воспоминания и дневники моего отца МОСКВИНА Ивана Уваровича.


В Шепетовском лесу расположились части 199-й мех. дивизии, входящей в состав 5-го мех. корпуса 6-й армии. Сосредоточение происходило ночью. Наш полк пришел рано утром. 

Высланная в сторону Острога разведка встретила отходящую часть наших. Их приняли за немцев, обстреляли, завязался бой. По лесу поднялся шум, треск. Заработали пулеметы, засвистели пули в нашем расположении, но вскоре все выяснилось, и бой прекратился. Плохо сработали разведчики, и это привело к гибели с обеих сторон.


В ночь с 25 на 26 июня наш полк прошел Славуту, занял огневые позиции и открыл огонь из всех орудий по врагу, наступавшему на Острог. Песчаная местность, где были наши позиции, не давала возможности подготовить хорошие укрытия. Роешь щель, а стенки осыпаются, и получается не щель, а яма. 


Немцы, наткнувшись на стойкое сопротивление, обрушили на нас большие группы бомбардировщиков Ю-88. В течение всего дня они просто висели над нами, бомбили и обстреливали из пулеметов наши огневые позиции, боевые порядки стрелковых частей, тылы и пути снабжения. Так продолжалось до 29 июня.

В одну из бомбежек меня вызвали на КП командира полка. День был солнечный, стояла жара, наши орудия вели интенсивный огонь. Мы с Помазкиным И.И. сидели под раскидистой, густой одинокой сосной. Он наносил на карту данные разведки о расположении противника для командира полка. Я, ожидая приглашения комполка, подсел к нему. Помазкин был моим хорошим другом, соседом по квартире в Хараноре. Мы не слышали, как появились самолеты. Они шли на малой высоте - как бы вынырнули из-за верхушек сосен и сходу начали обстрел, а затем бомбежку. Мы вскочили, укрылись в такой щели-яме, и вдруг между нами с каким-то воющим свистом врезалась, вспучив песок, бомба. И не разорвалась! Это было какое-то чудо. Переглянувшись, мы выпрыгнули из этой ямы, как будто кто-то нас выбросил из нее. А немцы бомбили и стреляли. Мы быстро перебежали и плюхнулись в неглубокую яму - воронку от бомбы. Видимо, в этот день нам суждено было жить. 

Я, когда немного оправился от шока, посмотрел на Помазкина. Он выглядел бледным, руки тряслись. Дрожащими руками он то складывал карту, то вновь ее разворачивал. Глянул и на свои руки: они были тоже неспокойны, веки глаз дергал тик. Вроде, я что-то жевал или казалось, что жую. Впервые в жизни мы встретились с такой опасностью лицом к лицу и, видимо, это вызвало такое сильное волнение.



Ожесточенные бои шли до 29 июня. Все это время я почти не вылезал из кабины машин - перевозили из Шепетовки на огневые позиции батарей снаряды - и настолько устал, что уснул, свалившись у полевой кухни, где обедал, и не слышал, как отходили к Шепетовке, как меня грузили в машину, как бомбили колонну. Пройдя Славуту, часть расположилась в густом сосновом лесу, батареи заняли огневые позиции. Проснулся я, когда солнце поднялось уже высоко. Спрыгнул с машины и не понял, где мы находимся. Осматриваясь, увидел группу бойцов. Они сидели на корточках и что-то с любопытством разглядывали. Я подошел к ним. В руках у одного бойца-связиста увидел игрушку, похожую на голубя, понял, что это - немецкая противопехотная мина, и крикнул, чтобы бойцы разошлись, а связисту приказал бросить мину дальше в лес. Но мина, видимо, была уже готова взорваться, и взорвалась в руках у бойца в тот момент, когда он собирался бросить ее. Боец погиб. Я приказал обозначить вешками опасное место, сообщили саперам. На расстоянии двухсот метров по ту и другую сторону от дороги были обезврежены двадцать две мины.



Здесь мы держались еще три дня, до первого июля. Затем вынуждены были сняться и отступить к Шепетовке. Когда мы прибыли из Бердичева в Шепетовку, Помозова уже почему-то не было, командиром парковой батареи назначили меня. В Шепетовке я первым делом расположил батарею. Бензовозы, которые только что заправили трактора и машины горючим, и пополнились на шепетовской нефтебазе, я поставил в березовой роще на удалении от батареи - примерно в 200 метрах

Полк переходил на новые позиции, и я был вызван к командиру. Когда враг проник юго-восточнее Шепетовки и стал угрожать нам окружением, майор Сандлер поднял батарею и выехал с ней в сторону Полонной. Нашел я его примерно в пяти километрах от Шепетовки. 
- Где бензовозы?
Я задал ему встречный вопрос:
- А Вы разве не сообщили им о передвижении?
Не ожидая его распоряжения, я побежал к той роще, где стояли бензовозы, быстро нашел их. 

Шоферы спали в тени, ничего не ведая о том, что враг обошел Шепетовку с юго-восточной стороны. Было это третьего июля уже близко к вечеру. Подняв водителей, я сел в бензовоз, которым управлял боец Кравченко, и выехал из рощи в близлежащий лес северо-западнее Шепетовки. Водитель второго бензовоза следовал за нами. Из леса мы выехали на опушку. Впереди простиралась большая поляна, через которую шла дорога на Полонное. Остановив машину, я вылез из кабины и минут десять всматривался вдаль - в поле и в дорогу, чтобы что-нибудь увидеть, но и поле, и дорога были пустыми, а юго-восточнее Шепетовки, примерно в двух-двух с половиной километрах, шел бой, и слышны были разрывы снарядов нашей артиллерии.

Вернувшись в кабину, я приказал гнать машины как можно быстрее к дороге - в направлении возвышенности, поросшей молодым сосновым лесом. Машины двинулись с места и, набирая скорость, помчались в выбранном направлении. Я знал, что за холмом дорога круто сворачивала влево. Путь нам перерезал ручей, правда, не широкий, но засесть в нем мы могли. Дал команду Кравченко включить третью скорость и пройти ручей, не останавливаясь. Когда бензовоз уже зацепился колесами за твердый грунт, я выпрыгнул из кабины, приказав Кравченко гнать к намеченной цели, а сам, махая рукой, стал показывать путь проезда через ручей второму бензовозу. Прошла и эта машина. Я на ходу вскочил на подножку, торопя водителя гнать, как можно быстрее. Передняя машина была уже далеко, а на нашем пути стали рваться снаряды врага, но все обошлось благополучно. Мы успели выехать на дорогу и скрыться за поворотом. Бензовозы были спасены. Когда мы отходили от Шепетовки, я видел наш аэродром, на котором стояло много сгоревших самолетов, видимо, разбитых в начале войны немецкой авиацией: Шепетовка была совсем недалеко от границы. Тут я понял, почему нас не защищали наши самолеты от столь нахальных юнкерсов.

Мы отступали, но отступали медленно, с боями. Наши дивизионы отходили не одновременно: один, заняв огневые позиции, ведет огонь по врагу, другие отходят, укрепляясь в новых местах. Боеприпасы к орудиям мы доставляли бесперебойно, и артиллеристы не испытывали недостатка в них. Часто мы подвергались массированной бомбардировке авиацией врага. 

Особенно сильная бомбардировка и обстрел с воздуха был в районе местечка Полонное. Мы ехали по дороге от Полонной в сторону Бердичева. Было солнечно, тихо, жарко. В небе ни облачка, и вдруг из-за леса на колонну надвинулась тень большой группы Ю-88. Шли они низко, метров на 200-250 от земли. Началась бомбежка. Колонна остановилась, бойцы бросились в сторону от дороги, но скрыться было невозможно, потому что на огромном поле не было ни траншей, ни лесной растительности. Люди падали на землю и лежали, рассчитывая на судьбу. Лежал и я на этом поле. Лежал на спине и смотрел, как от самолета, который, казалось, летит прямо на меня, отделилась бомба и с воем летит к земле. Она упала, пролетев меня метров на двадцать и подняв столб земли и дыма. Я вскочил и быстрыми прыжками достиг еще дымящейся воронки, спрыгнул и прижался к ее дну. Машины с грузом и прицепленными орудиями враг почему-то не бомбил, видимо, надеясь, что все они станут трофеями. Самолеты улетели, мы побежали к машинам. Кое-где послышалось:
- Несите раненых!

Раненых оказалось четыре человека - из числа орудийных расчетов. Все они лежали в одном месте, недалеко от воронки. У одного из них была разорвана одежда на животе, из-под нее сочилась кровь. Бойцы отнесли его к машине быстрым шагом. Вскоре колонна тронулась в путь. Была дана команда двигаться с дистанцией в тридцать метров. Проехав от Полонной, дивизион капитана Белого занял огневые позиции, а моя батарея, не останавливаясь, двигалась в сторону Бердичева. Было это пятого июля в середине дня.

Отныне на всем пути, с утра до вечера, немцы бомбили нас, и всякий раз колонну не трогали. В очередную бомбежку, в конце следующего дня, я не вышел из машины, удержал и водителя, надеясь, что в машине безопаснее. Но на этот раз досталось именно колонне. Бомбы начали рваться на дороге. Одна из них взорвалась недалеко от нашей машины. Я увидел, как впереди - метрах в десяти - сверкнул огненный столб, подняв вверх черный сноп земли, а через несколько секунд на капот мотора нашего газика упал крупный камень. Машина вышла из строя. Еще несколько наших машин было разбито, и дорога в нескольких местах была разрушена. Оставив на месте несколько машин, мы колонной двинулись на Бердичев. Всю ночь мы ехали, а утром полк по тревоге пошел на Бердичев форсированным маршем. На одной короткой остановке майор Сандлер вызвал меня к своей машине. Прибыв, я увидел: вместе с майором стоят капитан Гирин - зам. командира полка по тех. части и старший техник лейтенант Лосиченко. Майор пригласил меня к карте, указал на населенный пункт, расположенный в пяти-шести километрах от Бердичева по дороге на Белую Церковь. 
- Поведешь колонну батареи к этому населенному пункту и, не въезжая в него, остановишься в лесу, в этом месте, - он указал пальцем точку на карте, - Будешь ждать моего распоряжения или распоряжения капитана Гирина о дальнейших действиях.

Я повторил приказ, пошел к себе, собрал шоферов и дал команду двигаться за мной на дистанции 30 метров; при налете авиации не останавливаться, прибавить скорость, не скучиваться; останавливаться только по моему сигналу. Замыкающий - сержант Черемных на "летучке". В случае выхода какой-то машины из строя - брать на буксир. 
Когда мы тронулись, "заговорили" наши пушки, начался бой за Бердичев. Бой был, видимо, сильный, весь день не умолкал его гул. В небе кружились немецкие юнкерсы-88 и мессершмидты-109. Нас вражеская авиация не тревожила - как на марше, так и на стоянке. Вечером был дан приказ отступить на Белую Церковь. 

До Белой Церкви наш полк отходил перекатами, медленно - с 7 по 14 июля мы отступили примерно на 120 километров с непрерывными боями. Когда подошли к Белой Церкви, полк занял огневые позиции, и мы выехали на восточную окраину города. Почти сходу я въехал в армейский склад, находившийся в лесу около населенного пункта Ольшаница. Навстречу нам, в сторону передовой линии, шли груженые машины. Загрузившись снарядами, мы развезли их по батареям. На линии фронта стояла тишина, мы впервые за много суток смогли спокойно покушать.

Через сутки был дан приказ отходить на город Канев. Я не понимал, почему нужно уходить с места, где почти двое суток не было даже простой перестрелки. Причину понял уже потом, в Каневе: за время боев наш полк понес большие потери, почти 50% орудий, стоявших на тракторах, были разбиты вражеской авиацией. В Каневе полк занял оборону 16 июля 41г. Город постоянно бомбили немцы. На улицах лежали убитые лошади, перевернутые повозки. Улицы в Каневе узкие, с крутыми поворотами, только одна улица, ведущая к мосту через Днепр, прямая, но с уклоном в 20 градусов. Справа, на самом высоком месте стоит величественный памятник Тарасу Шевченко, обращенный лицом к Днепру. Правый берег реки - высокий, изрезан оврагами и покрыт сплошным лесом лиственных пород. Огневые позиции батареи были рассредоточены по всей западной окраине города. КП командира полка находился в овраге сразу за городским кладбищем. Моя парковая батарея разместилась в тылу полка - в большом сосновом парке восточнее города. Столетние деревья защищали нас от снарядов противника, долетавших и сюда, укрывали от авиации немцев.

18 июля наш полк сняли с обороны и, переправив через Днепр, отвели в Золотоношу на отдых и пополнение. Командование приняло такое решение, поскольку противник в это время не вел в районе Канева активных действий. Переход проходил ночью. Утром мы вошли в густой сосновый лес западнее города. 2 июля командование полка собрало офицерский состав. Зачитали приказ Сталина о предании Суду военного трибунала генерала Павлова - командующего Западным фронтом, и двух или трех генералов его штаба, якобы за предательство. 

24 июля около часу дня на небольшой поляне был выстроен личный состав полка, а вскоре привели двух человек, осужденных военным трибуналом. Один худощавый, высокий, лет тридцати пяти, а второй - пожилой, полный, лет пятидесяти. Поставили их перед строем на краю болота, зачитали приговор. Из строя вышли семь солдат с винтовками и лейтенант, приготовились для расстрела. Тот, что постарше, опустив голову, стоял молча, а второй сильно просил оставить его в живых, клялся, что он искупит свою вину кровью в бою. Но грянул залп. Полный мужчина мгновенно упал, а второй продолжал стоять, пошатываясь. Раздался второй залп - уже по нему. Человек упал, но поднял руку кверху и пытался подняться, продолжая что-то говорить, прося пощады. Лейтенант, руководивший расстрелом, подошел к нему и выстрелом в голову закончил церемонию. Расстрелянных забросили в болото, и полк побатарейно ушел в места расположения.





Комментариев нет:

Отправить комментарий