***
Осень. Вновь душа встревожена.
Не душа – одни потемки.
На воде, от горя съеженной,
солнца плавают обломки.
Тучи прут на город ордами -
скрежет их гранитный тяжек,
и теснятся, небом стертые
зубы девятиэтажек.
Хоть бы листьев желтых – сладу нет
с этим днем уныло-мглистым!
Но, выскальзывая, падают
из сетей ветвистых листья.
Ветер ходит как присушенный
по пятам – измучил просто…
Я, к земле приникнув, слушаю
декабря тугую поступь.
***
Полдня блуждая в новостройках,
на снежный набрела пустырь.
И померещилось мне: тройка,
ямщик и дальний монастырь.
О, ширь степей! Нет вида краше!
Взыграет русское – и вот
с разбега – в снег! Там, разметавшись,
глядеть на звездный небосвод!
Как в свежепостланной кровати
раскинуть девичьи красы…
- Очнитесь, женщина! Вставайте!
И марш со взлетной полосы!
***
Мы позировали фотографу,
ненароком касаясь локтями.
Ты шутил: «Не держите нас долго так,
нас друг к другу безудержно тянет».
Как боялись мы в сумерках вечера
наши чувства всерьез обнаружить!
Нам на головы, светом очерченный,
лился снег из фонарного душа.
Мы стояли смешные, промокшие,
с колотящимися сердцами…
А фотограф сердился: «Ну что же вы!
Ближе встаньте, не видите сами?»
***
Весны затяжной оскомина.
Метель. И до снежной мякоти
ломами в куски исколота
тресковая шкура наледи.
Меж нами давно то заморозки,
то приступы эти ласковости.
Как с крыш, с наших губ соскальзывают
все чаще слова опасные.
Признания вскользь нескорые
сочатся по капле пыткою -
я впитываю чутко порами
едва мне тобой открытое.
Едва мне тобою спетое…
И жаль, что не все и сразу, но -
как любят весну за лето, я
люблю так твою недосказанность.
***
Ты помнишь, как, над книгою склонясь,
вчера читал мне, деланно дурашлив:
«любовь – это великая боязнь».
…к чему гадать, давно ли стало страшно?
Когда - не знаю, вопреки всему,
зашлось однажды сердце от испуга,
что ты на троекратный поцелуй
ответишь ночью троекратным стуком.
Как вор, живущий тайным ремеслом,
во тьме стараясь слиться с тротуаром,
беззвучней зверя, крадучись, в мой дом
ты проберешься сквозь подкопы арок.
Едва войдя, прижмешь меня к стене,
висок губами обожжешь до боли…
Мне страшно знать, что я отвечу «нет», -
тобой живя, живя одним тобою.
***
Знаю, трудно меня терпеть
медалисту, спортсмену, артековцу…
Мне б достоинств таких на треть –
нам с тобою вовек не разъехаться.
Аккуратен, плечист и смел
и по все статьям парень стоящий,
- спорим? – в школе ты не смотрел
на таких вот заядлых троечниц.
Ты с рождения был мечтой
всех мамаш с дочерьми на выданье.
А связался ж, гляди, со мной,
так что город весь обзавидовался.
Мне б достоинств таких на треть -
сумасбродной, смешной, нелепой!
Только слышу: «Тебя не встреть,
никогда бы счастливым я не был…»
***
Ты миришься со мною ночью -
тяжелая, по мне скользит рука
туда, где скрыта тонкою сорочкой
как снегом, ямка ловчая пупка.
Слова ты цедишь, ревностью взбешенный:
«За всех мужей, конечно, не скажу, -
моя бы воля, легковерным женам
велел бы надевать я паранджу».
Мой смех безудержный
плененных губ мне стоит!
Как я люблю смотреть в твои глаза,
когда ты, возвышаясь надо мною,
не понимаешь, что попался сам.
Ты весь во мне! Никто другой не нужен!
…Уставшие, мы нежности полны.
В согретой тьме пакетики подушек
нам крепкие заваривают сны.
***
Под окном моим все слышится:
«налей» да «стоп» -
мужичкам, что во дворе, замерзнуть не грозит.
Я хозяйствую, и крутится калейдоскоп
разноцветного белья в машине «Indesit».
Батарея стылой клячей шлет последний вздох,
всё мослы торчат, глядишь чуток – и умерла.
Хорошо сибирской кошке – та в пушистый мох
прячет розово-неспелую морошку лап.
Окна инеем покрылись. Ну и что ж с того?
Знаю средство я, что временем испытано:
я дождусь с работы мужа, накормлю его –
нет на свете жарче мужа сытого!
***
Устать бы, успокоиться зиме,
но что ни день, она в делах сноровистей.
Проснувшись, я все сплю и сплю. Во мне
нехватка солнца, кальция и совести.
Стучит на кухне ложками семья.
А я… Я отворачиваюсь к стенке:
слипаются тяжелых век края,
слепляются, как с вишнями вареники.
Укором слышен робкий скрип дверей…
Вставай, вставай, - шепчу себе, - пожалуйста,
увидишь - снежной пеной во дворе
давно залито осени пожарище.
Покоем белым полон белый свет,
простым, как долгожданное «прости меня».
Дочь прибежит. И ты поймешь, что нет
у счастья твоего иного имени.
***
Сердце рвется пополам,
в лоскутки-полоски:
я стихов – то здесь, то там
слышу отголоски.
Но по дому – топ-топ-топ! -
колобродит дочка.
Соль рассыпала.
Ах, чтоб!...
Упорхнула строчка.
Новый образ вдруг возник:
степь… гроза... раскаты…
Сын пришел.
Принес дневник.
Боже…
Степь, куда ты?!
Муж у двери – всех милей -
а в глазах у мужа:
не нальешь, жена, мне щей -
овдовеешь тут же.
Пол помыть, постричь бы дочь,
довязать рейтузы…
От меня несутся прочь
ветреные музы.
За спиной лишь: «хи-хи-хи» -
мне б такую живость…
Не слагаются стихи!
Значит, жизнь сложилась.
Комментариев нет:
Отправить комментарий