четверг, 14 февраля 2013 г.

УРАГАН 1 МАЯ 1941 г. Ст. ХАРАНОР. Воспоминания и дневники моего отца МОСКВИНА Ивана Уваровича.


Копай-город - это наш военный городок 404-го артиллерийско-гаубичного полка. Городок располагался в сопках, в пятистах метрах к югу от станции Харанор. В нашем городке не было каких-либо наземных строений. Всё - казармы, клуб, склад, жилье офицерских семей, даже кузница и караульное помещение с гауптвахтой - было врыто в сопки с небольшими окнами под потолком. Внутри помещения были обиты досками и побелены. Все это делалось руками личного состава полка. 

Барак, в котором мы жили, был построен на южной окраине городка и имел внутри двенадцать комнат: шесть - с одной стороны, шесть - с другой. Комнаты разделял длинный коридор шириной в два метра, в конце коридора - небольшое окно под потолком. Площадь каждой комнаты была размером десять-двенадцать метров. Перегородки между комнатами дощатые.
 Когда штукатурка на перегородках высыхала, на ней образовывались большие щели, поэтому стенки приходилось оклеивать газетами или бумагой - кто что применит. В каждой комнате были установлены чугунные печи-буржуйки с чугунными же трубами. Освещение было электрическое, и под потолком в каждой комнате - по одному окну размером 60 на 120 см. Электричество давала полковая электростанция, воду привозили дважды в сутки - утром и вечером. Кушать готовили на буржуйках и примусах. Мы с Валей считали эти условия роскошью.

Моя мама, Москвина Валентина Ефимовна (слева), с подругой Надей. 
Фото периода жизни в Хараноре

Все, что говорилось и делалось в соседней комнате, было отчетливо слышно, поэтому приходилось быть очень осторожными в разговорах и в делах. За год с лишним мы настолько привыкли говорить шепотом, что, когда переехали в другие условия - в дома на станции Харанор, мы продолжали шептаться. Шептались даже на улице. Хозяевами в нашем бараке были клопы. Они не давали нам покоя. Сколько мы с ними ни боролись, их казалось, становилось только больше. Да и борьба была не активная, так как одни травили, а другие терпели. Клоп - насекомое хитрое. Почуяв неладное, уходит к соседу, а через день возвращается. В этой роскоши мы и жили. Да и люди здесь были собраны неодинаковые во взглядах на жизнь, на труд, на гигиену. Одни из кожи лезли, чтобы уничтожить клопов, создать уют, занять себя какой-то работой, другие стремились поспать, погулять, мирились с клопами, грязью. недостатками быта. Так мы прожили зиму 1939-1940 гг. С нетерпением ждали лета, чтобы навести порядок и по-настоящему устроить свою жизнь. Потом пережили еще одну зиму. Зимы здесь холодные, ветренные. Ветер меняет направление два-три раза в день. 

Наступила весна 1941 года. Апрель был теплый, солнечный и почти тихий, безветренный. Лучи солнца растопили снег, в горах отшумели ручьи, на поверхности сопок появились островки зеленой травы и не распустившиеся, на тонких ножках, бутоны желтеньких цветочков. Дыхание весны набирало силу.

Тридцатого апреля стояла тихая теплая, солнечная погода. Мы в новеньких гимнастерках маршировали на плацу, готовясь к первомайскому параду, который должен был пройти на харанорской площади вблизи казарм кавалерийской дивизии. 30 апреля в клубе намечалось торжественное собрание и концерт. Мы с Валей принарядились, взяли с собой Женю и пошли в клуб. С докладом выступил комиссар полка Колпаков, затем посмотрели выступление читинских артистов, послушали их песни, и в хорошем настроении пошли домой. Когда вышли из клуба, на дворе стояла тихая, но до того темная ночь, что идущего человека даже вблизи невозможно было рассмотреть. Ощупью мы дошли до своего барака, освещая путь огоньком горящей спички.

Утром первого мая меня разбудил шум в коридоре и завывание в трубе, похожее на вой стаи волков. Я открыл глаза - в комнате темно. Валя возится возле Жени. Увидев, что я проснулся, она сказала:
- Мы спим, а люди уже ходят по коридору. Что-то случилось, вставай!
Часы показывали семь утра. Я потянулся к выключателю, жена предупредила:
- Света нет.

На маленьком столике стояла свеча, зажженная Валей. Глянув в окно, я понял, откуда такая темнота: окно завалено снегом. Одевшись, вышел в коридор. Около двери, ведущей на улицу, стоял Раханов, командир батареи. Он посмотрел в мою сторону:
- Запломбировала буря нас, надо действовать. И вправду, наверху бушевала снежная буря, но насколько она сильна, я не мог предположить. Мы с Рахановым попытались открыть дверь. Она поддалась на несколько сантиметров, а дальше наших сил уже не хватило. Вскоре весь коридор заполнили офицеры и их жены, и началось оживленное обсуждение ситуации. Темноту освещали свечами. Посовещавшись, мы решили сделать вылазку на поверхность через окно коридора и попытаться откопать входную дверь. Открыли окно. В коридор влетел сноп снега, обдав нас снежной пылью. Поняли, что на дворе ураган, что вылезать из барака без страховки страшно. Нашли бельевую веревку. Я обвязал себя одним концом, как ремнем, и полез в окно, разгребая руками снег. Как только оказался в снежном вихре, меня вдруг подхватило и покатило вниз. Веревка натянулась, я ухватился за нее, повернулся лицом к ветру и пополз к окну. С помощью товарищей и веревки вернулся в коридор, весь запорошенный снегом, с сосульками на бровях. Мне показалось, что с ураганом наступил сильный мороз. В этот день мы больше не пытались выйти. Заботливо делились питанием, водой, топливом, хотя в бараке холод не чувствовался, но туалетное неудобство испытать все же пришлось. 

Дети были не у всех - лишь в четырех семьях. Почему-то не помню детей у пожилых офицеров Раханова, Кокшарова, Цуканова. Барак заселяли молодыми офицерами, преимущественно командирами взводов: Конурин, Помазкин, Краснокутский, Майборода, Матушкин, я, Сафронов, Барков. Беспокойно вела себя жена Кокшарова. Она часто подходила к двери, все время упрашивала своего мужа открыть дверь и отнести поросенку корм.
- Жив ли он? - охала она, ломая пальцы рук до хруста.

Утром второго мая ураган еще не утих. В коридоре чувствовался неприятный запах. Мы решили повторить вылазку, открыть дверь, связаться со штабом, казармами, столовой. Обвязавшись веревками, соединенными между собой, я, Краснокутский, Кокшаров и Майборода стали выходить в бушующую вьюгу через окно коридора. Ползком добрались до дверей барака, ориентируясь по печным трубам. Буря была сильная, но слабее, чем вчера, зато метель стала непроглядной. С трудом открыли дверь, вынесли нечистоты и пошли, вернее, даже не пошли, а поплыли по снегу, ориентируясь по времени и компасу. Вскоре нашли столовую. Командир полка майор Андреев и комиссар Колпаков сидели в столовой, мокрые. Столовая работала, кормили солдат. Когда мы, такие же мокрые, вошли в столовую, Колпаков встал нам навстречу, некоторое время смотрел в упор, потом сказал: 
- Вы хорошо сделали, что пришли. Как выбрались? Как у вас с отоплением и питанием?
Мы рассказали о наших делах и собрались идти, когда майор Андреев, не поднимая головы (видимо, устал. Он был уже в больших годах), сказал:
- Идите в барак, к семьям. Проследите, чтобы никто из женщин не выходил в одиночку до конца урагана.

Возвращаясь к себе, мы зашли в казарму третьего дивизиона. Около дверей стояли солдаты с лопатами, постоянно отбрасывая снег от дверей. Ни одного офицера не было. Командир дивизиона Гусев жил в Хараноре, добраться, конечно, не мог, но в казарме был полный порядок. Краснокутский и Майборода остались с солдатами, а мы с Кокшаровым пошли в свой барак. Преодолевая снежные сугробы и слепящую метель, мы наткнулись на одинокую трубу - это была труба одиночной землянки уполномоченного особого отдела Жукова. Я крикнул в трубу:
- Есть кто живой?
- Есть! Есть! - послышался глухой ответ Жукова. - Откопайте мою дверь, я голоден и замерзаю.
Он не любил держать у себя запасов питания и топлива - ел в столовой, а, так как апрель был очень теплый, топливом не запасся. Мы откопали его и увели в свой барак. Когда вернулись к себе, нам сказали, что ушла жена Чернышова в туалет и что-то долго не идет, не заблудилась ли? Не раздеваясь, мы отправились на поиски. К нам присоединились и остальные офицеры. 

Метель яростно сопротивлялась. Двигались сначала на восток, туда, где стояли туалеты развернутой шеренгой в пяти-шести метрах друг от друга. Осмотрели их - женщины там не оказалось. От туалетов двинулись группами, одна - в сторону городка, другая - вдоль балки на север. Я шел в северной группе. Продвинулись вперед метров на двести и, никого не найдя, вернулись обратно. Обошли свой барак кругом в надежде встретить заблудившуюся женщину, но удачи не было. Вернулись в барак, надеясь, что она уже дома, но нет. Вскоре возвратилась и другая партия, и тоже без результата.

Я сильно проголодался. Вошел в комнату. Валя встала мне навстречу с покрасневшим лицом:
- Где же ты пропадаешь, голодный? А смотри, какой мокрый! Снимай скорее одежду, да садись, кушай.
Ел с аппетитом, а сам думал, куда же девалась женщина. Поев, я собрался снова искать ее. Валя меня не удерживала. Вышел в коридор. Там стояли уже переодетые в сухое офицеры. Часы показывали шестнадцать. Посоветовавшись, мы снова окунулись в пургу. До позднего вечера обшарили весь городок и вернулись ни с чем.

Третьего мая ураган стих, небо прояснилось, и мы снова с раннего утра двинулись на поиски. Теперь нам не пришлось искать ее долго. Шедший с нами Помазкин увидел черную точку и быстро стал пробираться к ней.
- Нашел! - крикнул он.
Мы быстро развернулись и поползли по глубокому снегу вслед за ним. Женщина лежала, заметенная порошей. Только рука, державшая прядь длинных черных волос, как бы висела над сугробом.

Чернышов, как только добрался до места гибели своей молодой жены, с которой прожил всего месяц, упал на нее, быстро-быстро отгребая снег от своей любимой, будто надеясь ее еще согреть, вернуть к жизни. Мы подняли его жену и понесли к бараку, где уже ждала толпа женщин и солдат. Тихо стоявшие до этого женщины, вдруг заголосили, да так громко, что нам пришлось на них зацыкать.

Впервые мы потеряли человека в Хараноре, а среди дня узнали, что этот ураган унес еще несколько жизней.

После обеда наступила жара, с гор в балки потекли ручьи, а четвертого мая утром с вершин обрушился поток огромного скопления воды, и понесло вниз не только материалы, но и плохо закрепленные машины. Размыло стенки нашей кузницы, остались только наковальня да кувалда. Около казармы и других бараков дежурили солдаты, преграждая воде путь внутрь помещений. Пушки и машины, установленные на козлики, были сняты потоком воды, а забор, огораживавший парк, сметен и унесен к линии железной дороги. Третьего мая в двух километрах от Харанора была найдена М-1 - машина командира дивизии, забитая снегом, а его жена, ехавшая в этой машине с ребенком, была мертва. В пятидесяти метрах от машины нашли и замерзшего шофера. Ребенок чудом остался жив. В полках, в том числе, и в нашем, были найдены погибшими солдаты из службы охраны.

Читинский обком обратился к воинским частям с просьбой выступить на спасение овец, попавших под ураган в степи. Всем полком - пешком, на тракторах, на лошадях - мы двинулись выполнять эту задачу. Вскоре огромное стадо, забившееся в ущелье и занесенное снегом, было найдено. Уцелела только половина овец. 
Таков итог урагана 1-2 мая 1941 года.







Комментариев нет:

Отправить комментарий